Ветеран Великой Отечественной войны, народная артистка СССР, актриса театра им. В. Савина Глафира Петровна Сидорова(1922-2019) попала на фронт прямо со студенческой скамьи. Едва успев окончить третий курс национальной студии при Московском институте театрального искусства им. А.В. Луначарского (ГИТИС), летом 1941 года она, как и большинство студентов, была направлена на укрепление оборонительной линии на подступах к Москве. Группу Глафиры Сидоровой направили под Смоленск. В дороге поезд бомбили немецкие самолеты, а ехать пришлось несколько суток. До места назначения добрались не все… Студентов поселили прямо в поле, разместились в походных палатках. С утра до поздней ночи они рыли окопы. Но события разворачивались стремительно. Сначала появились немецкие самолеты, затем танки, бомбежка, взрывы, паника, крики… Потом было окружение и долгий выход к своим…

О событиях тех лет Глафира Петровна рассказала в автобиографии “Театр — это жизнь”. Накануне 75-летия Великой Победы представляем отрывки из книги, посвященные воспоминаниям о войне.

«Прошли три года учебы. Мы готовились к завершающему четвертому, дипломному. А там и… летние каникулы, мы готовились к отъезду домой. Думала о подарках, впрочем, как и каждый из нас, для своих родственников. Мечтала о скорой встрече с родителями и товарищами. И вдруг… война! 22 июня 1941 года, стоя на площади у репродуктора, мы слушали речь Молотова. Как тяжелые гири, падали слова на наши головы: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!»

А пока враг с каждым часом, с каждой минутой все ближе подходил к Москве. Большинство студентов театрального института уехали на укрепление оборонительной линии под Москвой. Уехала и я. Наш отряд попал под Смоленск. Рыли окопы. В дороге наш поезд несколько раз бомбили немецкие самолеты, а ехали мы не одни сутки. Выскакивая из вагонов, рассыпались по кюветам и лесам. Сколько потом мы недосчитались своих друзей и товарищей!

Приехали. Разместили нас кого куда: одни жили в палатках, как боевые товарищи, других поселили в крестьянские избы. Мы, студенты театрального института, решили поселиться в палатках. Окопы рыли с самого раннего утра, и с самого раннего утра над нашими головами начинали летать немецкие самолёты. Неоднократно мне приходилось видеть смеющиеся лица немецких лётчиков. Потом, когда кончилась война и мне пришлось играть в какой-то пьесе, по ходу действия надо было показать немца, а у артиста это никак не получалось, и я предложила ему «жить в убийстве с улыбкой». А они именно так и жили, расстреливая наших людей с улыбкой.

Иногда немецкие лётчики «шутили», пролетая над нашими головами, чуть не цепляясь за наши головы колёсами шасси. Иногда свои «шутки» сопровождали веером разбросанных листовок, где писали, что у них люди живут в стране хорошо. Помню, в одной из листовок мы видели немецкую семью, все едят степенно из тарелок и все улыбаются. Иногда эти «шутники» разбрасывание листовок сопровождали пулеметной очередью».

Через сорок с лишним лет после окончания войны Глафире Сидоровой вновь пришлось побывать на Смоленщине, где проходило выездное заседание Всероссийского театрального общества. Глядя на землю, которую много лет назад приходилось копать, чтобы не подпустить немцев к Москве, актриса, как она пишет в мемуарах, переживала войну заново.

Через сорок с лишним лет после окончания войны Глафире Сидоровой вновь пришлось побывать на Смоленщине, где проходило выездное заседание Всероссийского театрального общества. Глядя на землю, которую много лет назад приходилось копать, чтобы не подпустить немцев к Москве, актриса, как она пишет в мемуарах, переживала войну заново.

И тут кто-то крикнул: — Танки!

Куда бежать, куда прятаться? Немецкие танки шли прямо на нас. Мы бросились в разные стороны. Грохот приближался и справа, и слева. Впереди, на бегу, я сумела рассмотреть: то и дело вспыхивали столбики пыли. Сперва я не поняла, что это такое, но потом, когда была уже в более безопасном месте, догадалась, что это были пули. Они бурунили землю, взметая пыль фонтанчиками. Поднялась паника. Одни бежали с криком, другие падали и лежали недвижимо. И вообще все, среди пыли и жарко палящего солнца, сплошного крика – было похоже на что-то невероятное, адское.

Танки приближались, строча из пулеметов. Народ – парни, девушки и женщины кинулись целой толпой в сторону леса. Он находился с полкилометра от нас. Но до него надо было добраться: перед нами простиралось большое пустое поле. Правда, кое-где на нём был неубранный хлеб. Но таких мест было немного. Остальная часть поля была голая, на нём росла редкая трава. И здесь вновь появились у нас над головами самолёты! Теперь они не бросали листовки, которые веером разлетались по земле, а тоже строчили из пулемётов.

Я то и дело падала, спотыкалась, вновь падала. Нас учили, как падать и вставать, как бежать, как спасаться. Немецкие лётчики не гнушались гоняться и за одиночками, какой оказалась и я. Сперва самолёт проскользнул над моей головой, я упала в траву. Оказалась там маленькая ямка, я спрятала туда голову. Потом часто вспоминала этот эпизод, как про того незадачливого страуса, который прячет голову под крыло, когда чувствует приближение опасности. Потом самолет сделал заход и прошёлся надо мной уже во второй раз, строча из пулемета. Всем телом я почувствовала, именно почувствовала, а не поняла, что вокруг меня танцуют фонтанчики пыли: это пули сверлили сухую землю.

Что я чувствовала тогда, сказать теперь не могу. Всеми тогда владело одно чувство: скорей добежать до спасительного леса. Вырвавшись из окружения, мы вернулись в Москву. Института уже не было на месте, он эвакуировался. Наша коми студия с недочётами в количественном составе (некоторые ребята ушли на фронт) вернулась в Сыктывкар».

Вместе со студентами в Сыктывкар приехал руководитель курса А.В.Трункель, что позволило молодым актёрам национальной студии, уже игравшим на профессиональной сцене, закончить институт у себя на родине. А за год до Победы – в мае 1944 года – Глафире Сидоровой вручили медаль «За оборону Москвы», которую она считает самой большой своей наградой.